Круглый стол, на котором ведущие архитекторы и урбанисты страны обсудили, как меняются города России. Чего удалось добиться? Куда мы движемся сейчас? Какими могут быть пути решения существующих проблем? Модератором круглого стола стала директор Музея архитектуры имени А.В.Щусева Елизавета Лихачева.
Елизавета: Давайте попробуем для начала сформулировать, что такое комфортная городская среда и чем она отличается от некомфортной.
Олег: Городская среда — это все, что за пределами вашего дома. Я не решил, подъезд — это городская или внутренняя среда — тут дело вкуса. Комфортная среда — когда хорошо вам, соседу, маме.
София: Я бы акцентировала внимание на том, что это не только благоустройство и архитектура, но еще и социально-гуманитарная инфраструктура. Это культура и среда, в которой граждане могут проявить себя.
Надежда: Человеку комфортно в городе, когда он знает и понимает, почему принимаются те или иные решения, может влиять на среду вокруг себя, сохранять, защищать, включаться.
Джемал: Я бы постарался разделить комфортную среду на регулируемую в административно-проектном плане, когда речь идет об обустройстве городских пространств и пешеходных коммуникаций, и городскую среду, которая регулируется правилами ведения бизнеса, умением горожан одеваться и культурно вести себя на улице. Второе сильно выходит за рамки того, что мы администрируем.
Елизавета: Как вам кажется, чего люди хотят от этой среды? Судя по моему опыту участия во всевозможных общественных слушаниях, как только приходит инвестор, застройщик или архитектор и предлагает сделать тротуары и поставить лавочки, он тут же натыкается на жесткое противодействие местных жителей. Они говорят: «Не надо нам ничего делать! Идите вообще отсюда! У нас все хорошо!»
Есть и другой вариант: горожане заявляют «мы хотим», а потом выставляют длинный список требований, часто противоречащих друг другу. Молодежи нужны места для развлечений, людям постарше — чтобы было тихо. Я сейчас сижу в Доме Мельникова в Кривоарбатском переулке, который недавно благоустроили. Полтора года местные жители воевали против изменений, а теперь все довольны. Как вам кажется, насколько нужно учитывать мнение местных жителей при проектировании? Насколько сообщество может повлиять на процесс или надо все оставить профессионалам?
Дарья: Чудесным образом здесь собрали людей, которые в своей работе руководствуются в первую очередь мнением горожан и сообществ. Оно становится техническим заданием для любого действия архитекторов, социологов, дизайнеров и градостроителей.
Без людей ничего не получится, они лучше всех знают и проблемы территории, и пути их решения. Понятно, что финальный рецепт формирует проектная команда, но она опирается на массив данных, собранный во время исследования и общения с горожанами, экспертами и стейкхолдерами.
София: Сообщество определяет дальнейшую жизнь территории. Ее нельзя проектировать в вакууме без участия людей.
Джемал: Главная задача — предложить хорошие варианты ответов на сделанный ими запрос. Принцип «чего изволите» тут не работает.
Олег: Ситуация, когда мы приходим, а люди говорят «идите отсюда», из прошлой жизни. Если вы сталкиваетесь с отпором, значит, коммуникация выстроена неправильно. При умении эту проблему можно решить за полчаса.
Город — широкая система, и у жителей на нее довольно узкий и иногда чрезвычайно эгоистичный взгляд. Его необходимо учитывать, но основываться на нем получается не всегда. Есть принцип: люди говорят, что делать, а мы говорим, как делать. Но это тоже не всегда работает, людям может не понравиться, как вы преобразили пространство.
Надежда: Соучаствующее проектирование (метод проектирования с вовлечением в процесс жителей и местных сообществ. — Прим. ред.) сейчас популярно, но многим кажется, что достаточно провести одну встречу, собрать хотелки, а потом все это реализовать. При этом у людей разное знание контекста, разная насмотренность, разные способности выстраивать диалог. Если человек раньше никогда не договаривался с соседями, то ему будет трудно ответить на вопросы о том, какой должна быть улица или парк.
Людям нужно показать варианты, объяснить, как функционирует улица или парк, какими могут быть последствия их решений. Пять лет назад, когда появилась программа «Формирование комфортной городской среды» (проект Минстроя, в рамках которого выделяются деньги на благоустройство городов России. — Прим. ред.), в каждом городе хотели фонтан. Разумеется, это не значит, что везде нужно их ставить.
Аркадий: Часто у жителей просто нет доверия к муниципалитету, они не верят, что местные власти могут сделать что‑то хорошее. Во многих городах, особенно в Москве, перед началом благоустройства, управам и мэрии было бы хорошо открыться и показать людям, что с той стороны сидят не негодяи, которые хотят все разрушить. Нужно познакомиться.
Второй момент: действительно, люди не знают, как функционирует город, как выстроены процессы планирования и благоустройства. Этому нужно обучать, желательно со школьной скамьи. Но часто у нас и чиновники не знают, как сделать пространство, которое будет существовать десятилетиями.
Юлия: Проблема с обучением чиновников действительно есть. И есть страхи — и у людей, и у властей. Но когда становится виден первый результат реализованных проектов, остановить их невозможно. Сегодня много федеральных инструментов, которые позволяют развивать городскую среду, это не только наш проект.
Аркадий: Федеральные деньги выделяются на создание проектов, но муниципалитеты у нас очень бедные. Иногда в малых городах все разваливается уже через год после благоустройства, потому что нет средств на поддержание этой самой комфортной городской среды. Вопрос опять же к Минстрою: планируется ли с этим что‑то делать?
Юлия: Это на самом деле есть, но не везде. Люди, которые принимали участие в реализации проекта, сами поддерживают его в хорошем состоянии. Иногда региональные органы власти помогают муниципалитетам, выделяют субсидии.
Джемал: Подобное часто происходит там, где неграмотно реализовали проект. Если местные власти не знают чего хотят и делают цветомузыкальный фонтан в деревне на 100 человек, то, конечно, у них не будет денег на его содержание. А на площадь хватило бы. Если город почему‑то навязал использование в общественном пространстве материалов, которые предназначены для дачного участка, то оно развалится. Многое упирается в качество проектов и проектирования.
Олег: В данном случае это вопрос не к Минстрою, а к муниципалитетам. Если изначально сделали хорошо, то ничего не развалится. А где‑то люди, которые принимали участие в разработке проекта, сами вышли и доски приклеили. Мы не можем бесконечной вереницей делегировать все Минстрою, Богу, президенту или губернатору.
Елизавета: Качество проектов, безусловно, очень важно, но есть еще вопрос необходимости конкретных вещей в конкретном месте. Если люди в деревне не понимают, зачем им цветомузыкальный фонтан, они же сами его и разрушат. Даже вопрос о содержании не встанет, потому что он вряд ли доживет до следующего сезона.
Меня, например, поразил Тобольск. В Верхнем городе там живут люди, а Нижний постепенно умирает. И в Нижнем Посаде благоустроили улицу — с лавочками, булыжником, фонарями. Но дома на этой улице руинированы.
Олег: Не совсем так. В Нижнем Посаде хотели сделать рыночную площадь, которая там всегда была, чтобы она оживила город. За деньги КПРФ по проекту «Стрелки» сделали прекрасную улицу, но до нее даже дойти сложно. Это 33-й зуб, который вам вставили вместо того, чтобы починить остальные 32.
Елизавета: Давайте обсудим региональный опыт. Есть ли общие места в развитии регионов или все они благоустраиваются по уникальному пути? Когда я говорю о современной городской среде, я вспоминаю о том, что произошло с русской деревней — болезнь под названием «сайдинг». Дома затянули в эти ужасные обои, и всякая индивидуальность исчезла. Раньше ты мог легко отличить вологодскую деревню от нижегородской, а теперь они одинаковые.
Таким образом я опасаюсь, что современная урбанистика будет растянута сеткой на всю страну и в результате мы потеряем индивидуальность. Насколько нужны общие принципы формирования городской среды?
Джемал: Наверное, я всех расстрою, но уникальные интересные русские города строились по типовым проектам. Индивидуальность возникает после насыщения типовым.
Не хочется всю страну подгрести под одну гребенку, но надо понимать, что люди часто сами хотят как в столице или, например, как в Скандинавии. Это желание тоже стоит учитывать, хотя мы, безусловно, не хотим сделать все одинаковым.
Елизавета: Я, Джемал, не могу с вами согласиться. Часто типовые проекты превращались во что‑то уникальное и самобытное. Например, Нижний Новгород — яркий пример того, как общие подходы превратились в уникальное явление. Сказать, что Нижний — типовой город, я точно не могу, хотя архитектуры, которая была заимствована и спущена сверху, там довольно много.
Дарья: Город развивался во все эпохи, во все времена. Мы смотрим на среду, с которой работаем, как на слоеный пирог. Так что проектная работа для нас — задача почти археологического толка. Мы стараемся раскопать, подсветить, проявить и соединить воедино в новом качестве все то, что за много-много лет случилось на этом месте — в культурном, бытовом и архитектурно-градостроительном смысле. Так формируется характер города.
Хороший пример — нижегородская Стрелка, которая преобразилась к 800-летию города. Мы даже не называли это благоустройством, нашей задачей было активировать это пространство, а не сделать из него классический парк с лавочками и фонтанами. Главное в этом месте то, что ты можешь в центре города насладиться потрясающим видом, простором, обзором на акваторию двух рек и верхнюю часть города. Мы дополнили это объектами, необходимыми для минимального комфорта людей. Сюжет не в инфраструктуре, а в культуре созерцания, которую мы попытались в это место привнести. Можно ли говорить о типовом подходе в этом случае? Думаю, что нет.
Олег: Основа уникальности Нижнего Новгорода — это история и ландшафт, соединение двух великих рек, Волги и Оки. Что бы вы ни сделали, природа постоянно будет вам помогать. А что можно сказать, например, про Нижнекамск, построенный в 1962 году? Там высокие зарплаты, но все равно 50% жителей говорят, что готовы уехать из города при первой возможности.
Дарья: Небольшие типовые советские города есть во многих регионах России, в том числе в Нижегородской области. Там архитектор может позволить себе намного больше, чем при работе с аутентичной городской средой. Он может создать новое лицо и новый визуальный код места. Такие примеры тоже есть. Я очень надеюсь, что у нас получится сделать это в Выксе. Скоро среди типового района мы с командой администрации сделаем бульвар, который представит новый образ этого потрясающего моногорода.
Джемал: То, о чем вы говорите, делают и девелоперы. Комфортная среда создается комплексно — в том числе бизнесом и горожанами.
Дарья: Я недавно была на конференции в Петербурге. Там говорили о перезагрузке среды через комплексные проекты, и 90% из представленных были частными.
Елизавета: Не везде есть девелоперы, и не все места в России интересны бизнесу. Когда мы говорим о Нижнем, Питере или других крупных городах, тут все ясно. Но полно маленьких поселений, часть из них — довольно депрессивные. Как в таких городах делать комфортную среду?
София: Перезапуск среды за счет частных проектов — это действительно нерелевантный пример для многих регионов. Есть и те места, где бизнес не трогают лишний раз, лишь бы он выжил. Для них федеральные программы — это единственный способ развития.
Джемал: София, я с вами не согласен. Никто не говорит о том, что на бизнес надо давить. Он квартиры свои не продаст, если не сделает комфортную среду. Все прогрессивные девелоперы начали понимать, что среда вокруг домов — это фактор продаж. Их не надо заставлять, наоборот, они сейчас сами этим занимаются.
Надежда: Я приведу примеры двух городов. 10 лет назад в моем родном городе Вологде мы сделали проект «Активация». Создали пять маленьких общественных пространств, каждое из которых затрагивало городскую проблему, например недостатка доступа к воде. Все это было реализовано на деньги горожан и предпринимателей. Потратили немного — 5 миллионов рублей, но люди в это вложились, они увидели, что места могут работать по-другому. В городе был огромный резонанс.
Спустя 10 лет мы снова возвращаемся к формату точечной работы с бизнесами, которые хотят вложиться в развитие среды. Это крошечные инвестиции, условно частный бизнес по производству цветов позволяет нам купить многолетники по цене однолетников. Для них это невыгодно, но это способ что‑то поменять в своем городе.
С командой «Лаборатории развития городской среды города Вологды» мы делаем «активацию» пространств за 100-150 тыс. рублей, договариваемся с бизнесами, что они вместо летней веранды построят небольшое общественное пространство, в котором люди смогут сидеть с чашкой кофе или без. Мы бесплатно разрабатываем проект, а они его реализовывают и поддерживают в хорошем состоянии.
Вопрос не в количестве денег, а в желании что‑то делать для города и показывать людям инструменты преобразования среды. Честно говоря, мои самые любимые проекты — такие.
Второй пример, который хотела привести, — Карабаш в Челябинской области. Там смешной городской бюджет, но есть градообразующие предприятия и другие бизнесы. Глава города их собирает, они вместе скидываются: кто‑то платит за проект, кто‑то за реализацию. По программе Минстроя благоустраивают центральный сквер, губернатор выделяет деньги на площадь, бизнес строит улицу. Так шаг за шагом собирается городской центр.
Нельзя сказать, что, если у города нет денег, он вообще ничего не может сделать. Люди на местах многое делают сами. Да, может, это неказистая архитектура, профессионалы придут и поругают, но жители берут ответственность за город. В такие моменты понимаешь, что они тоже важные субъекты городского развития.
София: Это важно в социальном смысле, но это не системный путь развития среды. Такие истории тоже, бесспорно, нужны, но так невозможно принципиально изменить ситуацию.
Надежда: Социокультурный процесс может складываться даже на почве маленьких инициатив, просто системность здесь будет в том, как люди относятся к городу. Одна инициатива рождает другие, люди в городе объединяются, знакомятся, присваивают город себе, становится больше ответственных бизнесов и смелых решений.
Джемал: Еще одна важная вещь: в ходе этих работ выявляют типовые общественные пространства, к которым применяются типовые решения. Например, в городе Лебедянь стоят торговые ряды, и если упорядочить их, то мы приведем в порядок практически весь центр города. Нужно просто запустить процесс. При этом там не хотят заниматься торговыми рядами, а делают сложный парк на склоне. Это, к слову, о системном и несистемном.
Олег: Мы говорим об источниках финансирования, системности, типовых проектах. Но очень многое зависит от историй успеха, когда что‑то сделали и получилось хорошо. Мы провели масштабную ревитализацию исторического центра Тулы. И теперь, когда мы ушли, этот город не остановить, так же как Казань и многие другие, он продолжает интенсивно развиваться. Люди видят, что среду можно менять. Теперь попробуй в Туле открой кафе без внутреннего двора и качественной мебели — бизнес провалится. Необходимо за что‑то зацепиться — неважно, малое или большое.
Елизавета: Есть еще один вопрос, который я хотела с вами обсудить и который волнует меня как историка архитектуры, — памятники. Не секрет, что до недавнего времени исторические здания сносили, а на их месте строили почти такие же, но из других материалов и насыщали новыми функциями. Сейчас тенденция меняется. Есть ряд примеров в том же Нижнем, когда низовая инициатива находит поддержку сверху и возникает Заповедный квартал. Похожая история произошла в Красноярске. Как вам кажется, насколько сохранение архитектуры важно для комфортной городской среды?
Дарья: Это в первую очередь вопрос аутентичности. Она теряется, когда вместо реконструкции и реставрации мы получаем подделку. Любой архитектор или градостроитель легко отличит подделку от оригинала. Но сейчас это могут сделать и многие горожане, они видят, где пластиковое и бездушное, а где здание, впитавшее время.
Если при этом городу удалось сохранить свою историческую среду, то можно встать на путь адекватного развития. Не всегда это быстро, ресурсы на реставрацию не безграничны, интерес бизнеса к этой теме крайне мал.
Из‑за этого в России возник феномен опального градостроительства, когда памятники было проще поджечь и построить новый объект на этом месте.
Сейчас это очень медленно, но все-таки меняется. В Заповедных кварталах Нижнего Новгорода, которые вы упоминали, изменения начали происходить только в 2018 году. Мы вместе с коллегами зашили окна и двери исторических зданий, которые были в аварийном состоянии, досками с работами художников местной студии «Тихая». Дома подлежали сносу, так как на тот момент не были признаны памятниками.
В результате последовательного диалога между администрацией и нижегородскими сообществами получилось обосновать, что уничтожать их нельзя, а нужно реставрировать. Нам удалось придумать изящное решение с импровизированной выставкой, которая при этом на время законсервировала дома. Благодаря этой низовой инициативе дома были спасены, а сейчас восстанавливаются силами «Том Сойер феста» и АНО «Заповедные кварталы». Теперь люди приезжают в Нижний в том числе ради этих объектов и активностей вокруг них.
Джемал: Конечно, памятники не мешают, а помогают по двум причинам. Первая: они формируют потоки людей и притягивают в город деньги. Те, кто это понимают, богатеют. Второй плюс: часто исторические дома и кварталы гораздо лучше приспособлены к ведению бизнеса, чем современные, сама их структура этому способствует. Установка памятников еще и выгодна.
Но бывают и исключения. Например, попытка сохранить булыжные мостовые откровенно мешает комфортной городской среде — я это видел своими глазами. Ни вы, ни я не хотим ходить по булыжным мостовым, а маломобильные граждане вообще не могут этого делать. Самое страшное — это попытка музеефикации, игра в историческую среду. Есть риск получить не живой город, а тематический парк, попытка изобразить XIX век. Это сейчас, на мой взгляд, происходит в Рыбинске. Но нужно учиться жить с наследием в настоящем и с возможностью использовать его.
Вернусь к Тобольску. Его критикуют, и для этого есть основания. Но приведу пример Венева, старинного русского города в Тульской области. Загрузка общественного пространства там пока меньше, чем мы рассчитывали. Но благодаря тому, что мы отремонтировали площадь, на ней перестали складировать снег. И люди стали сюда приходить. То есть раньше пространство умирало, его не считали ценным. Если бы в него не вложили деньги, оно бы ушло в грунт, а мы его сохранили. Хотя, конечно, заполнение активностями происходит не так быстро, как нам бы хотелось. Зарайск ожил на пару-тройку лет позже, чем мы рассчитывали. Тобольску тоже нужно время — эти кварталы в какой‑то момент все-таки заполнятся.
Елизавета: Да, я согласна с вами, что Нижний город в Тобольске неизбежно оживет просто за счет того, что там появился аэропорт, поехали люди. Комфортная среда помогает развитию местного бизнеса и привлекает туристов.
Есть ли какой‑то опыт, зарубежный или российский, который, на ваш взгляд, стоило бы распространить? Я имею в виду не общие места, лавочки, тротуары, фонари и урны. Я сейчас говорю скорее про кейсы, которые сработали, успех, который хотелось бы повторить.
Джемал: У нас в стране есть один прекрасный пример — это Дербент, там прямо сейчас происходит яркая история. А из иностранного опыта я бы смотрел на Тбилиси. Там все делают кварталами.
Аркадий: В России есть интересные примеры частномуниципального партнерства. Например, в Южно-Сахалинске из бюджета оплачивают половину стоимости велопарковки, если бизнес ее устанавливает. Есть хорошая программа «Дом за рубль» в Томске (инвесторы по ней ремонтируют за свой счет старинные дома, а взамен получают льготу по арендной плате. — Прим. ред.). Есть «Том Сойер фест» (фестиваль восстановления исторической среды силами волонтеров и спонсоров, действует более чем в 50 городах России. — Прим. ред.).
К сожалению, часто бизнес и жители боятся коммуницировать с городом. Обычный человек не может просто так зайти в мэрию. Все-таки партнерство строится на доверии, без него невозможны системные долгосрочные программы, как тот же «Дом за рубль».
София: Мне приходит в голову опыт Шанхая, где есть арт-квартал М50 (район современного искусства, в котором проживает более сотни художников, чьи студии открыты для публики. — Прим. ред.). Вообще интересно креативное внедрение в среду, с этим связаны многие успешные кейсы. В малых городах можно делать ставку на креативную экономику, объединение культурного наследия и современного искусства в туристический комплекс.
Надежда: Я бы хотела рассказать про опыт города Дилижан в Армении, в котором «Проектная группа 8» сейчас разрабатывает проект Центрального городского парка. Здесь муниципалитеты пока не так активно участвуют в развитии города, потому что их бюджеты и ресурсы сильно ограничены. При этом есть управляющая компания Impulse Management Company — частная инициатива, которая, например, берет в долгосрочную аренду парк, привлекая к его развитию инвесторов и сообщества. Нет одного источника финансирования, чтобы быстренько все преобразовать, это более медленный и сложный, но устойчивый процесс, вовлекающий разных людей.
Это возможно, когда есть желание создавать сильные социальные связи, вовлекать в это людей со всей страны или даже из других стран. Для меня очень непривычно, когда целый город развивается благодаря частным инициативам, но это мотивирует других, люди хотят дальше вкладываться. Конечно, это медленно, но у каждого объекта есть свой стейкхолдер и перечень потенциальных партнеров.
Дарья: Я всегда с опасением размышляю об успешных практиках, которые можно тиражировать, потому что мы все-таки апологеты контекстуального подхода. Для нас решение вырастает из места, его людей и истории. Нельзя переставить вазу с одного стола на другой и быть уверенным, что у вас будет отличный интерьер, так не работает.
Без этого сложно обзавестись узнаваемым характером, позитивными явлениями и местами. Развивающемуся городу необходима думающая, заботящаяся о нем команда, которая будет вовлекать все больше людей в процессы, рефлексию, построение планов. Если дискуссии в городе нет, значит, и жизни в нем нет — какую красивую вазу ты в этот город ни принеси, лучше он от этого не станет.
София: Я абсолютно согласна. Точечные локальные подходы, бесспорно, нужны, но они как инструмент не существуют сами по себе, этим нужно кому‑то заниматься. Первый шаг — вклад в человеческий капитал. Тогда это может работать системно.
Надежда: Мне кажется, инвестировать в людей надо намного больше, чем в городскую среду.
Чтобы появлялись носители не только ценностей, но и инструментов и практик. Это дает больше устойчивости. Например, в той же Вологде есть прекрасный Герман Петрович Якимов. Он собрал команду профессиональных архитекторов и реставраторов и восстанавливает уже седьмой дом-памятник. Это не ради заработка, ему важно работать с историей города, сохранять ее. Благодаря его инициативам в городе появились люди, у которых, может, нет такого объема инвестиций, но они могут купить квартиру в старом деревянном доме, провести фестиваль, навести порядок.
Вне зависимости от количества ресурсов можно проявить какую‑то инициативу. Это очень вдохновляет. Таких людей нужно поддерживать, вкладываться в создание и развитие команд, установку связей между людьми.
Напоследок хотелось бы сказать, что риторика успешного успеха очень полезна, но стоит говорить и о неудачах — на этом мы учимся и растем. Это важно пережить, осмыслить, взять что‑то из этого опыта и пойти дальше, но ни в коем случае не считать это катастрофой. Это помогает другим не совершать эти же ошибки.
Елизавета: Я хочу подвести небольшой итог. Во-первых, мне кажется, тот же конкурс Минстроя по формированию комфортной городской среды — это один из видов инвестиций в людей. Я очень рада, что Юлия и Джемал смогли сегодня с нами поговорить. Второй аспект, о котором говорил Аркадий, — это связь между профессиональным сообществом и простым горожанином. Если инициатива спускается только сверху, это не приводит к качественным преобразованиям, необходим импульс и снизу.